– Даже так?
– Вспомни, Мицелий сказал, что не советует мне подниматься в алтарь. Подниматься! Стало быть, расположен алтарь в башне. Скорее всего, в самой высокой, центральной.
Дорс покачала головой.
– Я не могу вспомнить точно, что он сказал, и не уверена, что ты запомнил правильно. Мне кажется, не стоит так опрометчиво полагаться… Постой! – вдруг сказала она взволнованно и нахмурилась.
– Ну! Что? – поторопил ее Селдон.
– Древнее слово «алтарь»… У него есть такой оттенок значения… что-то возвышенное, то, что находится наверху…
– Ага! То-то же! Значит, мы все-таки узнали кое-какие очень важные вещи в результате того, что ты назвала «фиаско». И если я могу разыскать живого робота, который прожил двадцать тысяч лет, и если он сможет сказать мне…
– Ну хорошо, допустим, он существует, хотя поверить в это трудно. Допустим, ты его найдешь, как ты думаешь, долго ли тебе удастся болтать с ним о том о сем, пока твое присутствие не будет обнаружено?
– Не знаю, но, если я его найду, я уж придумаю, как заставить его разговориться. Теперь мне слишком поздно отступать, какие бы препоны ни ждали меня на пути. Челвик отстанет от меня только тогда, когда я докажу, что на самом деле нет ни малейшей возможности разработать психоисторию. И теперь, когда блеснул луч надежды, я добьюсь своего во что бы то ни стало, и ничто меня не остановит – даже угроза смерти.
– Гэри, микогенцы могут разгневаться, и рисковать опасно.
– Пусть, Я все равно попытаюсь.
– Нет, Гэри. Я должна беречь тебя, и я не позволю тебе сделать этого.
– Должна позволить. Найти способ разработки психоистории – это намного важнее, чем моя жизнь, моя безопасность. Моя безопасность только потому и важна, что я должен разработать психоисторию. Удержи меня от того, что я задумал – и вся твоя забота теряет смысл. Подумай сама.
Селдон чувствовал, что нрав. Воодушевлению его не было предела. Психоистория – его собственная туманная теория, которую он еще совсем недавно считал несбыточной мечтой – вдруг стала так близка, достижима. Сам не понимая, как это произошло, он наконец поверил в нее. Словно кусочки разбросанной головоломки начали сходиться, и хотя до того, чтобы собрать ее целиком, было еще немыслимо далеко, он был уверен, что Святилище – один из кусочков этой головоломки, может быть, самый важный.
– Тогда я пойду с тобой, чтобы вытащить тебя оттуда, балбес ты этакий, когда будет нужно.
– Женщинам туда входить нельзя.
– А что делает меня женщиной? Только серый кертл. Под ним даже грудь не видна. В шапочке моей прически не видно. Самое обычное лицо. Мужчины тут не бреются, и щетины у них на щеках не видно. Значит, всего-то и нужно, что белый кертл и красная сумочка. Любая из Сестер могла бы сделать то же самое, не связывай ее табу. А я на табу плевать хотела.
– Есть еще я. На меня ты не наплюешь. Я не позволю тебе. Это слишком опасно.
– Для меня это не более опасно, чем для тебя.
– Но я просто обязан рискнуть.
– Значит, и я обязана. Почему это дело для тебя важнее, чем для меня?
– Потому что… – выпалил Селдон, но осекся и задумался.
– Запомни хорошенько, – ледяным голосом проговорила Дорс. – Без меня ты туда не пойдешь. Попытаешься, я тебя так стукну… а потом свяжу. Если не хочешь, чтобы так вышло, лучше даже не думай отправиться туда в одиночку.
Селдон растерялся и пробормотал что-то нечленораздельное. Он решил не спорить с Дорс, по крайней мере – пока.
На небе не было ни облачка, но цвет его был какой-то странный – бледно-бледно-голубой, словно оно было подернуто дымкой. «Хороший будет день», – подумал Селдон, и вдруг ему нестерпимо захотелось увидеть солнце. А солнце на Тренторе можно было увидеть только с поверхности, да и то лишь тогда, когда рассеивались облака.
А коренные тренторианцы – скучали ли они по солнцу? Задумывались ли о нем, вспоминали ли его? Посещая другие планеты, где светило настоящее солнце, смотрели ли они на его слепящий диск в страхе и восхищении?
«Почему так происходит, – думал Селдон, – что так много людей живет всю жизнь, не задаваясь вопросами? Разве есть в жизни что-либо более прекрасное, чем поиск ответов на вопросы?»
Селдон спустился с небес на землю. Он шагал по улице, застроенной невысокими домами, в большинстве из которых располагались магазины. В обе стороны скользили автомобили. Все они были такие старомодные, что уличное движение напоминало парад древней автомобильной техники. Селдон задумался. «"Старомодный" – всегда ли это слово имеет насмешливый оттенок?.. Ведь «старомодный» – это, как правило, "медленный, неторопливый". А зачем спешить, если на то пошло?»
На улице Селдону время от времени попадались дети. «Да, – думал Селдон, – долголетием тут и не пахнет, иначе Микоген попросту со временем впал бы в детство». И мальчики, и девочки расхаживали в кертлах. Кертлы у них были покороче, чем у взрослых – едва заходили за колено. Наверное, чтобы детям было легче бегать и прыгать.
И еще; у детей были волосы, правда у всех без исключения подстриженные довольно коротко, однако кертлы у детей постарше были снабжены капюшонами, покрывавшими головы. Не то, подрастая, дети сами стеснялись ходить с непокрытыми головами, не то их заставляли носить капюшоны до того дня, когда им предстояло пройти обряд депиляции.
У Селдона мелькнула мысль, и он спросил у Дорс:
– Дорс, а когда вы ходили по магазинам, кто расплачивался за покупки – ты или Сестры?
– Конечно, я. Капельки и не вытаскивали своих кредитных карточек. Да и с какой стати? Все покупки делались для нас, а не для них.